(Окончание. Начало в №75)

Я не смог усидеть в подва­ле. Схватив, что было под руками, и закрыв дом на за­мок, мы с матерью ночью, взяв с собой корову, пусти­лись в бега в сторону Пустош­ки, к своим знакомым в дере­вню Дегтяри. Выскочив на Ле­нинскую улицу, мы увидели, что центр города весь в огне. Ночью пожар выглядит еще страшнее. После каждого  ар­тиллерийского выстрела коро­ва приседала, рвала веревку из рук и тянула в канаву. Последний раз я взглянул в сторо­ну города где-то со Звягинской горы. Картина была ужасная — пожар усиливался от цен­тра города огонь тянулся по всем направлениям. Ведь до­военный город был в основном деревянный, крыши были по­крыты щепой.

Рано утром 10 июля мы при­были в деревню Боровки. Здесь в окопах находились на­ши красноармейцы, но, не сде­лав ни одного выстрела, они срочно покинули окопы и от­ступили в сторону Пасихново, сказав нам, что в городе нем­цы и дороги все перерезаны,, нужно срочно вырываться из окружения. С высокой горы была хорошо видна горящая Опочка. Над городом стояла большая черная туча.

К вечеру на мотоциклах при­были в деревню немцы. Один из них снял свои кованые са­поги и босиком пустился ло­вить кур. Другой снял китель и в подтяжках бросился ему на помощь. Я рассмеялся, но мать поняла, что здесь не до смеха, и утащила меня в хату. Довольные своим удачным промыслом немцы уехали в сторону Грив.

Рано утром 11 июля я один отправился домой в город. В Гривах по обе стороны дороги стояли немецкие машины. Нем­цы резали колхозный скот, здесь же дымили кухни — ва­рили и жарили мясо. Возле д. Пашкино на обочине дороги лежал убитый красноармеец и рядом с ним винтовка. Чуть подальше я нашел пулемет Де­гтярева с полным диском пат­ронов. Патроны я прихватил с собой на всякий случай, а пулемет взять побоялся. На крутом повороте, где дорога разветвляется на Пустошку и Разувайку, немцы хоронили своих четырех солдат, надев на березовые кресты их каски.

Наконец я вышел в город. Повернув с Ленинской улицы на Урицкую, увидел, что ули­цы-то и нет. Одни только го­ловешки. Ровно девятнадцать жилых домов да плюс Лукинская церковь сгорели дотла. Остался один белокаменный двухэтажный, построенный в 1905 году барином Малини­ным дом, в котором поселились все наши соседи по улице. По­дошел к своему бывшему до­му и увидел тлеющие голове­шки. Вытащил из кармана ключи от дома и сгоряча бро­сил их в пепелище. Я был один. Поделиться горем мне было не с кем. Пошел на реку, вы­купался, а затем ушел с пло­хой вестью к матери в дерев­ню.

Жизнь нужно было строить заново, теперь без отца и бра­та. Мне было 13 лет. Так мы жили три года среди врагов, не получая никаких вестей от своих, но веря, что наши вер­нутся и жизнь наладится.

А с освобождением Опочки посыпались похоронки. Горе не обошло и нас с матерью. Привожу дословно, слова из похоронного извещения, вы­сланного моей матери:

«Гражданке Савельевой Ма­трене Александровне, прожи­вающей в Опочке по улице Урицкого дом 22, в том, что ваш сын, командир стрелково­го взвода Савельев Виктор Иванович, уроженец города Опочки Калининской области, находясь на фронте, убит 24.06.1944 года, и похоронен на Полковом кладбище 1 километр юго-восточнее деревни Грабов Рогачевского района Гомельской области».

Мой брат похоронен на пра­вом, берегу Днепра в молодом сосновом лесу. Могилы ухоже­ны. Кладбище находится под присмотром райвоенкомата и сельсовета. Перезахоронение брата на родину мне не разре­шили, так как он захоронен на братском кладбище среди сво­их боевых друзей.

В Ленинграде, у родного дя­ди, я нашел письма брата. Он писал: «Лучше бы я остался в Опочке и ушел к партизанам. Больше бы пользы сделал, чем находясь здесь в тылу в ожи­дании, когда исполнится 19 лет и возьмут на фронт».

Мой брат погиб на фронте, как миллионы наших солдат.

Б. САВЕЛЬЕВ.

ул, Урицкого.