За широким окном налива­ются синевой январские сумер­ки. Площадь с католическим костелом в стиле раннего клас­сицизма. Старинные домики с острыми крышами и входными дверями прямо с узеньких тро­туаров, без всякого намека на какие-либо крылечки или хотя бы приподнятые порожки. Здания современной застройки, способные обезличить любой, самый неповторимый архитек­турный уголок... Все это теряет четкость очертаний, размыва­ется туманом. И сине-черно- белые флаги на домах уже не обращают на себя внимания пока еще непривычным цвето­вым сочетанием. И не режет глаза крупная, яркая надпись «полиция» на то и дело мель­кающих в автомобильном по­токе свежеокрашенных в сине-белое машинах. И зажигаются огни надписей и названий мага­зинов, где нет ни одной на рус­ском, языке. Наступает вечер... Обычный. Уже не праздничный. Тихий вечер в спокойном го­роде эстонской провинции. Го­роде, который ждет ввода под­разделения десантных войск…

Окно, из которого мне хо­рошо видна площадь с косте­лом, — на третьем этаже зда­ния. А на первом его этаже, у входа, вывеска, сообщающая, что здесь„ расположена редак­ция районной газеты «Валгаский коммунист». Хотя это уже давно не так. Однажды в ночь «Валгаский коммунист» стал «Валгамааланэ», что примерно можно перевести как «житель местности Валгамаа». И рай­она уже нет, а есть уезд, И вы­ходит теперь газета только на эстонском языке. Главным ре­дактором здесь Тойво Гулбе.

Мы с Тойво сидим в его ка­бинете. Пьем кофе. Не для то­го, чтобы облегчить общение вчера еще незнакомых друг с другом людей. А потому что кофе и сам хорош, и сварен прекрасно (это эстонцы любят и умеют). И еще потому, что уже можно просто помолчать. Неловкость и настороженность прошли. У меня, во всяком слу­чае, они были. После всей ин­формации о событиях в При­балтике я не рассчитывала на особую душевность эстонских журналистов в отношении сво­ей русской коллеги. Но привыч­но стучала за стеной пишущая машинка. Шла обычная, не­спокойная редакционная жизнь. Мне было знакомо и понятно то, что происходит вокруг. Пер­вые, заготовленные заранее воп­росы сами собой переросли в действительно заинтересован­ный разговор (проблемы-то од­ни и те же). Доброжелатель­ность была не из необходимо­сти соблюдения приличий, а на­стоящей. И за возникшей ис­кренностью я уже могла разли­чить тревогу своего собесед­ника.

- Слушала сегодня утром сообщение эстонского радио?

- Я не понимаю по-эстон­ски. Но знаю, о чем ты гово­ришь. Уже весь город полон слухами.

Это не слухи. Десантники здесь будут. Модель уже опро­бована на Литве, затем будет Латвия, потом мы... Люди не хотят крови, но она будет, если войдут танки. Разве танками решишь проблему?

- Думаю, что нет. Тойво, а что будешь делать ты, если возникнет такая ситуация?

- Воевать не хочу и, вероят­но, не буду. Но и не представ­ляю работу редакции в такой ситуации и себя, как редакто­ра. Я уйду. Уйду крестьянствовать. У меня прекрасный ху­тор, хозяйство.

Я понимаю, что это не про­сто слова. Видела я и хутора (такой, вероятно, и у Тойво) — крепкие, поднимаемые хорошей хозяйской рукой. Вообще на се­годняшний день в уезде 154 личных сельских хозяйства. Колхозы и совхозы здесь раз­валиваются. Это ни для кого не секрет. Тяжелые времена на­ступили в животноводстве. В этом году мало заготовлено кормов, кормового зерна из Союза поступает незначитель­но. Что будет в следующем го­ду, никто не знает. Тем време­нем поголовье сельскохозяйст­венных животных продолжает снижаться. Соответственно па­дает и производство продук­ции. Положение достаточно серьезное, так как ни хутора, ни индивидуалы прокормить уезд еще не в состоянии, да и не все, ими произведенное, по­падает на здешние столы, ведь закупочные цены в Латвии и Псковской области значительно выше. А деньги сейчас умеют считать все. Не лучше положе­ние и по молоку. Одна из за­щитных мер, здесь предприня­тых, — экономическая граница.

Экономическая граница—ре­альность. Ее можно даже уви­деть. В центре города, соб­ственно даже не в центре, по­скольку Валга-Валка это горо­да-двойники, образующие одно целое, но принадлежащие раз­ным республикам, есть ручеек Коннаоя. Перейдешь его и по­падешь из Эстонии в Латвию. Улицу перекрывает полосатый шлагбаум. Возле него — не слабые на вид парни, к тому же вооруженные автоматами. Это таможенники. Это граница. И вот что говорит о ней уезд­ный старейшина Уно Хейнла (по-нашему — как бы предсе­датель исполкома райсовета).

- Права пограничников га­рантированы недавно принятым Верховным Советом законом об экономической границе. По примеру Литвы предполагается использовать санкции к тем, кто не подчиняется погранич­никам или даже нападает на них. Во всяком случае надо знать, что пограничников охра­няет закон. Все затраты погра­ничной службы покрываются за счет бюджета республики и пограничного фонда, специаль­но созданного по этому слу­чаю. В основном уездная по­граничная служба комплекту­ется из членов организаций Кодукаитее и Кайтселийт. Вал­гаский уезд в течение полугода должен поставить пограничной службе 400 добровольцев. Сов­местная граница с Латвией у нас на протяжении 105 кило­метров. На всем протяжении находится один таможенный пункт и четыре пограничных. Эти пункты обслуживают и более мелкие закрытые доро­ги. В ближайшее время тамо­женный контроль будет введен и в товарной конторе Валгаской железнодорожной стан­ции, где при додаче вагонов придется следить за наличием лицензии и, конечно, за погруз­кой вагонов.

Экономическая граница — лишь одна из мер, предприня­тых здесь для стабилизации положения в переходный пери­од (так характеризуют нынеш­нее время в республике сами эстонцы). Вообще же за внеш­ним пока еще спокойствием большая работа, поиски своего пути, неизбежные при этом трудности и просчеты, чреватые социальным напряжением. Од­ной из серьезных предпосылок для такого напряжения стало резкое увеличение цен на продукты.

Вечером я зашла в ближай­ший «Гастроном» за сыром: еще утром он был нескольких сортов (сыр здесь замечатель­ный) и вдруг пропал. Для на­ших магазинов, где в течение часа способно «пропасть» все, кроме разве турецкого чая, это было бы неудивительно. Но здесь что есть в изобилии, так это сыр и рыбные консервы. Есть постоянно. Решила: куп­лю на следующий день. И ку­пила. По семь пятьдесят за ки­лограмм. То есть в два раза дороже, чем накануне. Новые ценники были и на сливочном масле — девять рублей за ки­лограмм, и на сливках — три рубля сорок девять копеек за реализованную бутылку, и на молоке, и на многих других продуктах. Жизнь стала еще дороже.

Цены меня не удивили. По сути, они мало чем отличаются от наших, только у нас это на­зывается «договорные» (кто с кем при этом договаривается— одна из величайших загадок). Удивило другое — спокойст­вие, с каким восприняли эстон­цы этот еще один удар по се­мейным бюджетам. Что это — сдержанность, как черта наци­онального характера, или ре­шимость выдержать все во имя поставленной цели, которая для них воплощена в независимо­сти?

Запомнилась фраза, прозву­чавшая в киножурнале, снятом в Таллинне, характеризующая жизнь одного из маленьких эстонских городков на границе с Псковской областью, — «здесь еще живут по кремлев­скому времени». Я бы не сказа­ла так об увиденном мною. Нет. Здесь уже живут не по кремлевскому времени. И вряд ли можно вернуть назад стрел­ки часов. Во всяком случае, не с помощью танков. Пока в го­роде все спокойно. Но...

Глубокой ночью я внезапно проснулась. Не просто просну­лась. Меня что-то разбудило. Пока соображала, что бы это могло быть, звук повторился снова. Это были выстрелы. Не­далеко. Может, в соседнем квартале. И на душе стало очень тревожно...

Л. САЛЬКОВА.

На верхнем снимке: уездный старейшина Уно Хейнла (вто­рой слева) и его заместитель Георг Трашанов (в центре).

На нижнем снимке: одно из административных зданий го­рода Валга.

 Фото Хейно Кяос.